«…одна лишь сердцем улыбнется…»
2009

 

13 марта 2009 года в Константинове была открыта выставка живописи памяти Леонида Виноградова, названная красиво есенинской строкой: «Цветы мне говорят – прощай…».

7 апреля 2008 года на 81 году жизни он ушёл, «как говорится, в мир иной», но ни с кем не попрощался, а как будто навечно остался в своей мастерской, каким его сидящим на стуле запомнили в это его последнее мгновение его друзья-художники, и теперь они живут,  не надеясь на будущие с ним встречи, а возвращаясь к тому, что было и теперь уже навсегда есть.

И ни один лепесток на цветах на его картинах не сказал ему «прощай», как навсегда с ним осталась и его единственная, которая когда-то, ещё в юности, ему всем сердцем отозвалась и всю его земную жизнь была рядом. И не просто рядом, а в нём и с ним и в жизни и в творчестве.
«Слышишь, розу кличет соловей?
Слышишь, роза клонится и гнётся –
Эта песня в сердце отзовётся…».

На этой выставке была показана символически представляющая это единение картина – букет цветов работы Нины Виноградовой в вазе, нарисованной Леонидом Виноградовым.

А среди цветов этой выставки ходили, а потом бегали и смотрели на картины и на посетителей выставки глазами-виноградинками их виноградёнки – дети, внуки, правнуки.  

С первого же дня моей работы в музее Есенина я услышала имя художника Виноградова, и во всех экскурсиях в Константинове оно звучало: «Этот первый в России литературный музей Сергея Есенина оформляли художники из Рязани Виноградов, Игнатов и Кузнецов».

А потом художники Нина и Леонид Виноградовы по заказам музея Сергея Есенина оформляли есенинские выставки и для лекций о жизни и творчестве поэта на фестивалях, и для экскурсий в музее, когда основные экспозиции не могли справиться с колоссальным наплывом посетителей, и для размещения в школах и в училище в Кузьминском, в Федякине и в Пощупове, и для музея в Черновцах (Украина) талантливой писательницы Ольги Кобылянской.

И когда бы я ни приходила в Дом художника, Нину Борисовну и Леонида Гавриловича можно было увидеть вместе. И даже когда Виноградову выделили художественную мастерскую, их чаще всего можно было увидеть за работой по оформлению выставочных стендов. Они настолько были одно, что я однажды, придя в мастерскую и не увидев их вместе, спросила, оговорившись: «А где Нина Гавриловна?», - к немалому удовольствию добродушно смеявшихся художников и самого Леонида Гавриловича.

Странно было услышать на выставке его памяти сожаление о том, что, если бы он успел получить звание заслуженного художника, он почувствовал бы, что состоялся. Да чувствовал он и знал, что он и заслуженный, и народный художник, но только без официального присвоения этих званий и без получения всех наград, которых достойно его творчество, ему было гораздо труднее и состояться, и работать, и жить.

Он никогда не приглашал меня на свои выставки, но всегда спрашивал, видела ли я его картины, как мне они показались. После одной из его многочисленных персональных выставок я сказала, что одна его работа особенно привлекла моё внимание.
- Я ведь так начинал, идя от мирискуссников.
- И что же так не продолжали?
- Надо было зарабатывать. А кто бы у меня такие работы купил?
После его 20-й, последней выставки, посвященной его 80-летию, на которую он вдруг пригласил меня по телефону (по телефону он мне тоже никогда не звонил), и когда он опять позвонил мне в связи с выходом книги, посвящённой его другу Игорю Николаевичу Гаврилову, с моими воспоминаниями, я сказала, прислушиваясь к его реакции и как бы советуясь, что хочу написать о нём самом. Он ответил: «Я рад!..». Чаще всего произнося такую похожую на него самого и на всё его творчество фразу «Я рад», он по-настоящему умел радоваться. И когда он говорил: «Галя, я рад, что у тебя это так получилось», «Я рад, что ты пришла», «Я рад, что ты так написала», «Я рад, что ты напишешь», - видно было, что это не дежурные фразы, а действительно так и есть. Зная, что ему нравится то, что я пишу, и он основательно прочитывает всё, я иногда приносила ему в мастерскую свои публикации, а когда его не было в мастерской, я приходила в больницу со своими текстами, чтобы, порадовавшись им, он быстрей выздоравливал. Готовя эту вторую о нём обещанную ему работу, только раз я успела прийти к нему в мастерскую со своими вопросами, а он на них ответил и подарил альбом своей выставки с дарственной надписью. Во время этого разговора он подтвердил, вместе с Ниной Борисовной, моё впечатление от этой выставки, что его последние работы стали более вольными, свободными.
- А я  теперь ни на что не обращаю внимания, когда пишу. Пишу как пишется, свободно.
- Я спрашиваю, потому что подумала, может, мне так показалось.
- Ты правильно заметила, он действительно теперь так пишет, не думая, кому понравится, кто купит.
Когда я набрала свой текст «Истинный русский художник» для Интернет-портала «История, культура и традиции Рязанского края», и как будто не без него выбирала с Ниной Борисовной фотографии и репродукции картин Леонида Гавриловича так же, как и публикации о нём и его творчестве для этой же публикации, было ощущение, что он тоже дома, но просто на время вышел в другую комнату.

Ему не дали вовремя не только звания народного и заслуженного, не только членства в союзе художников, но и не присвоили категорию просто творческого работника, что освободило бы его от полной нагрузки оформительской работы для занятий художественным творчеством.

Но, как известно. «короли по рождению стоят так высоко, что небо дарует им сердце, чтобы выдержать все испытания».

Конечно, ему помогали и друзья-художники, ценившие и поддерживающие его талант, и его близкие люди, любившие, ценившие, знавшие и понимавшие его талант и его творчество, и прежде всего его самая близкая, его Нина – дочка и внучка талантливых живописцев Мухиных, сама «талантливая девка», как он не однажды говорил и принимал на себя «вину» её подвижничества.

Как-то, зайдя в мастерскую Виноградова, я была немало удивлена появлением необычной для знакомого художника работы «Анютины глазки».
- Леонид Гаврилович, какая неожиданная Ваша работа…
- А это не моя работа, это Нина последнее время рисует на продажу. Что, нравится?
- Конечно. Это же ещё и мои «глазки», меня ведь Анютой крестили.
- Я тебе подарю.
И, не обращая внимания на мои отнекивания, нашёл такую же ещё одну:
- На, бери… Она много нарисовала.
А однажды, зайдя в мастерскую Леонида Виноградова, я так и остановилась у порога, как вкопанная, у небольшой по размеру, глубокой по эстетике и художественному мастерству работы:
- Леонид Гаврилович, какое чудо эта Ваша работа.
- А это не я, это Нинин дед рисовал. Она тоже талантливая девка, у нее и отец художник. Это я виноват, что она не пишет… 

«Был и не был виноват» и в том, что «завёл семью» еще учась в Рязанском художественном училище и не смог продолжить учебу, а стал преподавать и работать художником-оформителем, и в том, что она, дочка и внучка художников Мухиных после окончания этого же училища не рисовала, а рожала, растила своих детей, зарабатывала на жизнь талантливым преподаванием в школе и вместе с ним оформляла выставки, не оставляя себе времени для свободного художественного творчества и помогая ему найти это время. Училась Нина Борисовна в рязанском художественном училище, преподавала рисование в 3-й и в 12-й школах Рязани 22 года, работала в рязанском художественном фонде художником-оформителем, и только в 90-х годах, когда оформительство перестало приносить достаточные доходы, она снова стала рисовать – цветы.

В семье Виноградовых хранятся три живописные работы деда Нины Борисовны Ивана Анисимовича Мухина и портреты её деда, бабки (Прасковьи) и мамы (Зои Васильевны, в девичестве Кузнецовой), выполненные её отцом художником Борисом Ивановичем Мухиным.

Наверное, он был рад, что в том Ряжской энциклопедии я подготовила два текста о художниках Иване Анисимовиче и Борисе Ивановиче Мухиных, потому что в это время на одной из выставок он сказал: «Галя, зайди ко мне, я подарю тебе этюд».

Создавалось впечатление, что они жили душа в душу: она соглашалась с его предложениями не потому, что это было его решение, а потому, что она тоже так думала. Когда в Константинове в выставочном зале была открыта его персональная выставка, он сказал мне: «Выбирай себе картину», - и при демонтаже выставки он опять повторил эту фразу, не дав мне отговориться и отказаться и уже вместе с Ниной Борисовной поставил передо мной одну картину, другую, и когда наш музейный смотритель сказала: «Вот эту возьмите», - сделал дарственную надпись на своей работе «Весной повеяло».

И даже когда он подарил мне работу Нины Борисовны, и я потом зашла в стол заказов, где она в это время находилась, она восприняла это как должное и сделала свою дарственную надпись.

А когда разбирали его работы, чтобы освободить его мастерскую для других художников, теперь Нина Борисовна сама подарила мне свои «Анютины глазки», свой «Дом Анны Снегиной» и пейзаж Леонида Гавриловича на память.

Когда разбирали картины Леонида Виноградова и со стены сняли «Анютины глазки», подписанные на картине Леонидом Виноградовым, Нина Борисовна добродушно, как всегда тепло улыбаясь, сказала:
- Это я рисовала.

На его последней, 20-й персональной выставке среди цветов Леонида Виноградова были эти «Анютины глазки» Нины Виноградовой, на картине подписанные его именем, - так, видно, хотелось ему показать и эту работу, как признание её таланта и своей «вины», о чём он говорил не однажды: «Она талантливая девка… это я виноват, что она не рисует».

При всей своей кажущейся легкости в общении он был бескомпромиссно требовательным. Доставалось и Нине Борисовне за малейшую неточность, даже чуть неровную строчку: переделать, и всё.

На выставке в художественном музее в 2000 году, посвященной празднованию славянской письменности и культуры подписанная  «Н.Мухина» работа «Кремлевский дворик» стала взрывом художественного видеоряда привыкшего к знакомым именам сознания. И надо же было одному из художников спросить об этом авторе Леонида Виноградова:
- Виноградов, ты не знаешь, кто это – Мухина?
- Да это моя Нина, она ведь Мухина была. Это её учебная пленэрная работа, 1948-й год.
Я как-то спросила Нину Борисовну, когда писала о ней:
- Вы так долго не рисовали – от дипломной работы в 48-м году до натюрмортов в 90-х годах. Не хотелось за это время что-нибудь сотворить?
Улыбнувшись, легко, без малейшей тени сожаления она ответила:
- А когда? Дети, работа… Я счастливый человек. У нас как-то зашел разговор среди художников: вот вроде бы всего добился человек: и почестей, и благосостояния, - а для меня он несчастный человек, он не знает радости. Я иду – смотрю: травка, какой-то цветок появился, - и это счастье. Перед этим все невзгоды отступают.
«Много роз бывает на пути,
Много роз склоняется и гнется,
Но одна лишь сердцем улыбнется».

Оглавление