«Мой лучший стих, конечно, о любви…»
2008

 

О любви… Как Александр Блок в ответ на просьбу почитать стихи о России тихо сказал: «У меня всё – о России», - так Евгений Маркин мог бы сказать о своих стихах, что у него всё – о любви. «Нет поэта без родины», нет поэзии без любви.

Евгений Маркин порой был жестким и непримиримым, но только на любви замешана бывает нетерпимость. Только оттого, что в нём жила любовь, в нём находила место и ненависть ко всему, что нарушало гармонию. И тогда он без оглядки писал о том, что мешало жить его стране, а значит – ему самому. Он  не становился «на горло собственной песне», она у него была одна.

Любовь Евгения Маркина была не только чувством к женщине и к самым близким, любовь была концепцией всего творчества поэта, всей его жизни.
«Ты ясный свет в моей судьбе,
Мне вечно на тебя молиться
И вечно плакать о тебе!..».
«Прозимую, грусть перетерпя,
Потому что нет на этом свете
Женщины, похожей на тебя…
Скоро я
от грусти оклемаюсь!
Я тебя давно уже не жду.
Отчего ж,
прокляв тебя до гроба,
злой туман рассеяв до конца,
каждый день
сквозь белые сугробы
разгребаю стёжки от крыльца».
«Я гляжу тебе вслед.
Мне бы крикнуть, рвануться, догнать бы!
Не затем, чтоб вернуть,
А хоть просто бы выплакать боль…
Никогда нам не праздновать
нашей серебряной свадьбы,
Но серебряный вальс
только сейчас! Только с тобой».
«Меня любили, требуя всего!..
Любили для себя. Без доброты!..
И только та,
которую в груди
Ношу всю жизнь
как рану,
как заразу,
Ни разу не кричала мне:
- Приди!
Не докучала ревностью ни разу.
Ни ласковой, ни доброй не была,
не задыхалась в гневе иль упрёке…
Ей просто наплевать
на все мои дела,
на жизнь мою. И вот на эти строки».
«Я закрыл бы
теорию вероятностей!
Инквизицией выжег
с лица земли !....
Неужели и вправду
в земной необъятности
Мы случайно с тобой
разминуться могли?!....»
«Ведь недаром же
до сих пор
те русалочьи, словно бедствие,
всё глядят на меня в упор…».
«Мой голубой подснежник, взошедший на асфальте,
Лесная моя сказка – зелёные глаза…».
Это о любви к жене, Гале.

Об этой любви писал Евгений Маркин в своем дневнике 13 марта 1973 года и 26 марта 1976 года:
«Один как перст я на этой земле. Кто понимает меня – тому я чужой, кто любит меня (няня, Лена, Вера и т.д.), те меня понять не могут. Только Галка…».
«Тошно мне!!!... Что держало меня? Во имя чего живу, пишу, о чём-то еще мечтаю (л?) Я ведь всё-всё делил на две части: работа (а через неё – и будущее) + она.
И вот сегодня – говорил с ней.
…Увы – ей, судя по тону, по голосу, совершенно плевать… я шел с судоверфи, откуда звонил, и думал:
Мне  - страшно на душе. Мне абсолютно (!) ничего не интересно на этой земле.
Причём, самое странное – что это – не поза, что я – не Вертер. Ведь он – юноша.
А я всё, всё уже видел, знал, испытал… я часто ловил себя на том (когда мне было хорошо)
- Ну, вот мне хорошо сейчас, мне прекрасно, а я-то дурак, ещё недавно хотел повеситься.
…Вот что меня держит: не завершенное дело – рукописи. Нет машинки, а то бы у меня давно всё было отпечатано.
Дело – главнее даже любви!!!
(А может быть, любовь всё же главнее?). Просто у меня… осталось лишь дело».

На листочке с отпечатанным на машинке текстом стихотворения «Звёздный камень», посвященного Галине Черновой, Евгений Маркин написал; «Моей жене. Я очень тебя люблю. Мне даже страшно от этой любви. Женя. 27.У1.61 г. Фрунзе».

Эту любовь я ощутила при встрече с Евгением Маркиным осенним днем 1978 года накануне одного из дней рождения Сергея Есенина. Тогда Галина Чернова пригласила меня в редакцию газеты «Приокская правда».  Мы говорили о музее, рабочий день заканчивался и «вдруг, как в сказке, скрипнула дверь» и появился Евгений Маркин, как будто разбросанный в разные стороны, в широченных штанах с круглыми штанинами без малейшего намёка на «стрелки» и в то же время производивший впечатление удивительной гармонии, уюта, тепла. Он  принёс очерк в газету, но отдал его Галине Петровне, только когда она его об этом спросила. Мне кажется, ему был важен не очерк. Ему нужен был повод, чтобы прийти в редакцию, а потом он нашел повод, чтобы не сразу уйти. И этим вторым поводом оказалась я.

Стараясь примоститься рядом со мной то на подлокотник кресла, то на стоявший рядом столик, он усаживался мне чуть ли не на колени и всё повторял: «Ягодка, как тебя зовут? Галя, как её зовут? Галя, отдай мне её!». На журнальном столике стояла пишущая машинка, он время от времени хватал её и пытался поставить на узкий подоконник, на котором она не удерживалась, и он опять тащил машинку на прежнее место. Никакие доводы: «Женя, уйди! Женя, мы работаем! Женя, ты мешаешь!», - он просто не воспринимал, и даже несколько раз повторенное: «Женя, уйди, я сейчас ребят позову», - не действовало. В нём было столько детскости, непосредственности, искренности, что его поведение не казалось назойливым и уж тем более оскорбительным. Это была игра, и такая органичная, что её нельзя было не принять. Я улыбалась и молчала. Наконец, Галина Петровна сказала: «Ну, Галя её зовут». Как раненный влёт неуместной шуткой, он беззащитно обернулся к своей жене: «Галя?!». Потом ко мне: «Галя!?», - и как будто не поверил. Казалось, это не вмещается в его сознание. Он переспросил: «Галя?», - и, получив опять утвердительный ответ, как-то поник. Он всё ещё не хотел уходить, пытался сесть на подоконник, говорил: «Галя, отдай мне её», - но как будто по инерции, и так же неожиданно ушёл, ещё пару раз появляясь в дверях.

Только несколько лет спустя, когда я перечитывала его сборники стихов, а потом и рукописи его стихотворений, его письма и дневники, в памяти меня пронзил растерянный взгляд этого взрослого ребенка, которому показалось, что над ним тогда так больно пошутили, и я поняла: кого бы он ни встречал, как бы ни называл и звал, кого бы ни любил, любимая всегда, с нею и без неё, с ним и без него – «только Галка». Галей, Галиной, его Галиной может быть только она одна. «Только Галка» - не просто слова, это его жизнь, его судьба, его стихия и его поэзия.

Мне кажется правомерной проекция реальных фактов, обстоятельств жизни поэта на его творчество. Но сколько бы мы ни придумывали прообразов, они всегда будут отличаться от сотворенных поэтом так же, как искусство отличается от живой жизни. И сколько бы ни было сказано и написано строк, в жизни и в творчестве поэта остается «чистая страница так и не написанной любви»:
«Мой лучший стих,
конечно, о любви.
Любимая! Возьми его.
Прочти.
В нём наконец-то всё
почти готово.
Мне кажется, осталось лишь
найти
последнее, единственное слово…..
Я ставлю точку.
За окном рассвет.
А на столе ни ручки, ни блокнота».
На заре своего поэтического взлета Евгений Маркин написал о любви к Есенину – любви по родству души и призванию. Это стихи о любви действенной, отдающей себя без остатка и в признании таланта («мне видней с моей поздней высоты, как велик и как прекрасен ты!»), и в стремлении помочь и спасти («в трудный час твой хочу быть с тобой, разделю твою ярость и боль»).
«Позови меня, Есенин,
позови
в ту страну,
где алый свет зари,
где под небом голубым
по весне
скачешь ты на розовом коне….
Дай мне в руку
свою тонкую ладонь, -
я ведь тоже
из Рязани,
молодой,
и твоя журавлиная тоска
больше всех
мне понятна и близка…..
И когда
уже
не будет
тебя,
все удары
я приму
на себя,
чтоб не мерк
твой алый свет зари…
Позови меня, Есенин,
позови!».
Позвал. Позвал на поэтическую орбиту, позвал и на свою родину. И судьбу такую же – поэта на Руси – как будто уготовил.

Не случайно и первая выставка Евгения Маркина, посвященная его 50-летию уже без него, была открыта на родине Сергея Есенина в выставочном зале есенинского музея в Константинове.

Задумав её, я не была уверена, что рукописи, фото, личные вещи (даже если они сохранились) удастся показать в оригинале. Но Галина Петровна Чернова не только открыла мне самое заветное, что хранила, но и сама привезла в Константиново для выставки чемодан Евгения Маркина с теми теперь уже музейными предметами, которые я отбирала и атрибутировала с её помощью в её квартире. Так впервые я, а вслед за мной и посетители музея Сергея Есенина смогли увидеть и прочитать не только рукописи стихов Евгения Маркина, но и его письма, его дневниковые записи, рассказывающие о том, как искал и находил, как писал поэт свои лучшие стихи о любви:
«Четверг. 4 марта 76 г. Пишу. Не больно помногу, но каждый день».
«12 марта 1976 г. Пишу, пишу. Медленно, но дело идёт. Странная для меня штука. Искал одно слово в стихотворении с условным названием «Грибоварня». Слово из двух слогов. Перепробовал 31 вариант!!! И – нашёл! 32-е слово «полпред».
…А может, это плохо? Может, я уже совсем обалдел? Ведь время уже 7-й час утра, а я ещё не ложился. К тому же среди ночи – с 2 до 5 – ужасно болели зубы, пришлось выпить пенталгину. Хотя во время работы над стихами я – Боже упаси! – мозги стараюсь сохранить в идеальной чистоте и никогда ничего не пью – ни водки, ни лекарств. Исключение – чай. И конечно же, кофе. Но кофе у меня здесь нет. Его вообще нет ни в Клетино, ни в Касимове. Да и денег, признаться, нет. Попробую писать дальше».
«11 ч. 20 м. дня – 12 марта пятница. Все!!! Дописал! 9 восьмистиший. Прекрасно! Все хорошо.
Подумать только:
м.б. сменить название?
м.б. ещё и ещё перебрать вариант куплета с «полпредом».
А вообще – оч. хор. Рад.
Больше того – счастлив. Вот так. А сейчас – спать, спать, спать».
«14.Ш.76 г.
…а времени – 12 ч. 10 м. …За столом – с 6 утра. Работаю. Медленно, но верно дело идёт. Идёт! Жаль, из Москвы – ни слуху, ни духу»,
«17.3.76 г. Утро 5 ч. 30 м. Какой-то кошмар! То писалось медленно-медленно, а тут за день и ночь дописал (добил, закончил, завершил!) – сразу четыре стихотворения».
«26-е 7 15 вечера. …Много лет я не работал так, как сейчас. Буквально – до упаду, до изнеможения. Потому и не знал режима.
…Здесь мне мало что интересно. До «Нового мира» я все-таки поднялся, а тщету дешевой славы умом своим понимал всегда и презирал всегда».

На выставке были показаны и личные вещи Евгения Маркина. А подарки Роману, письма ему, стихи рассказывали о любви поэта к сыну. На подаренном на день рождения сына альбоме для марок Евгений Маркин написал: «Моему любимому сыну Роману в день одиннадцатилетия. Спасибо, что ты родился. Твой папа. 20 мая 1973 г. Е.Маркин». Было показано и стихотворение «Доброта», посвящённое «сыну Роману», которое начинается строчкой «Может, мы ещё половим рыбу…», и письмо Евгения Маркина Роману 9 марта 1974 года, в котором поэт раскрывал замысел этого стихотворения: «…В твоём письме меня совершенно потрясла одна фраза: «Может быть, мы ещё половим рыбу корзинкой». Рома, сынок мой!.. Я очень-очень хорошо помню, как мы ловили рыбу корзиной и какое это было лето – самое счастливое в моей жизни за все мои неполные 36 лет… С тех пор многое изменилось, на меня обрушилось одно за другим несколько горь, где самое страшное из них, конечно, это смерть нашей бабки. Да и остальные мои беды – не случайные неприятности.

Но, как бы там ни было, я есть, существую и больше всего на свете люблю тебя…

Может случиться так, что ты услышишь обо мне разные противоречивые вещи и даже гадости… А меня рядом нет, и я не могу тебе (сам!) толком ничего объяснить, а многого ты пока ещё и не поймёшь. Об одном прошу тебя: давай погодим делать выводы о наших с тобой отношениях. Когда-нибудь мы с тобой всё решим, всё рассудим и всему дадим оценку.

Я сейчас вспоминаю наши клетинские вечере, когда мы после ужина (или после рыбалки) садились с тобой на веранде, и ты просил меня о чем-нибудь рассказать. И я тебе рассказывал множество интересных вещей – я ведь многое видел, много читал и многое знаю. А потом ты шёл спать, а я садился на всю ночь к пишущей машинке.

Так вот что я хочу предложить. Давай продолжим это сейчас. Только в письмах. А там видно будет…

А рыбку мы с тобой ещё половим! Это я тебе точно говорю! На эту тему я даже напишу стихотворение. Оно так и будет называться: «Может, мы ещё половим рыбу…». Спасибо за первую строчку!».
Как будто сейчас написанные, звучат напутствием сыну эти любовью пронизанные слова:
«Пробуй крылья!
Бей лихим зачином!
Грянь судьбою,
соловьёнок мой!
Предвещая чудное мгновенье,
замер мир,
дарованный тебе…
Я сегодня шлю благословенье
без меня стартующей судьбе.
Всем твоим тревогам и любовям!
Доброте к пичугам и зверью…».

Выставка Маркина была открыта вслед за выставкой Владимира Высоцкого, тоже посвященной 50-летию поэта, и такую же реакцию вызвала у посетивших её. На выставке Высоцкого рязанский поэт задохнулся  от злости: «И здесь этот!». На выставке Маркина посетительница, ненавидя (не видя того, на что смотрела», возмущалась показанной в витрине фотографией исключенного из Союза писателей и отправленного в Скопинский ЛТП Маркина в зэковской телогреечке на фоне стенда «Человек и закон»: «Зачем здесь эта фотография? И зачем Вы таких показываете, да ещё на родине Есенина?!».

Эти отклики не только огорчали. Они радовали, потому что ставили Высоцкого и Маркина в родство с Есениным. И при жизни Евгения Маркина его друзья-писатели, не подозревая, что один к одному перекликаются с гонителями Есенина, говорили те же слова, исключая Маркина из союза писателей, что и друзья-писатели Сергея Есенина, отлучая его от литературы.

А настоящие друзья-писатели не отлучали, а приобщали к литературе тех, кто с нею «единой крови». Люди талантливые, творческие, относятся к стихам Евгения Маркина как к собственной радости, которую щедро дарят людям: «Я читал стихотворение за стихотворением, перечитывал как-то сразу полюбившиеся строчки и, в конце концов, не выдержал, сорвался с места и побежал по редакционному коридору к друзьям, чтобы показать, что у меня в руках». Это отклик Александра Хмелика  на стихи Маркина, приходившего в редакцию со своими стихами 27 октября 1961 года. Один из лучших поэтов современья, «товарищ по чувствам, по перу», поэт Евгений Евтушенко включил стихи Евгения Маркина в антологию «Строфы века», в которой представлены 875 русских поэтов без деления на «дореволюционных», «советских», «эмигрантских». Из поэтов Рязани в составленную Евтушенко антологию включены Сергей Есенин и Евгений Маркин.

Всю свою жизнь Маркин пел свою песню. «У него всегда и на всё было собственное мнение», - отмечали друзья. Даже когда Маркин вроде бы соглашался поступать «по линии», эта песня не была с чужого голоса. Так было в истории с Солженицыным, когда Маркин, «молодой, слишком левый и слишком передовой для Рязани поэт», голосовал за его исключение из Союза писателей. Протоколы собраний отразили эти противоречия, показали весь драматизм этого решения, вызывающий в памяти известную цитату из Пушкина: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе». В хоре невозможно петь соло, но голос Евгения Маркина был настолько высок и звонок, что и весь хор не мог его заглушить. И он запел о том, что «навсегда неведомо» и тем, кто тогда голосовал против Солженицына, и тем, кто сейчас голосует за. В августе 1970 года Евгений Маркин написал и в 1971 году опубликовал в «Новом мире» посвящённое «А.С.» стихотворение «Я знаю, что такое невесомость…» и стихотворение «Белый бакен», повествующее в иносказательной форме о драматической судьбе русского писателя и России, оказавшихся на разных берегах, представлявшее «Исаича» бакенщиком, указывающим верный путь.

И эта песня тоже о любви.

Еще учась в школе, Евгений Маркин писал в газету. А когда поступил в Рязанский пединститут, его материалы полосами выходили не только в районной газете, но и в «Рязанском комсомольце и в «Приокской правде». Это были не только стихи, но и журналистские материалы. Потом были публикации в центральных газетах и журналах журналистика стала любимым делом Маркина, и об этом он сказал в стихах:
«Я ни за что на свете не сменяю
Бродячую профессию свою».

Евгений Маркин писал стихи и днем, и ночью, и не просто писал стихи, он ими жил и дышал. Они приходили порой в самое неподходящее время, в ночь-полночь, и даже в такое время находили благодарных слушателей. Совсем недавно мне довелось как бы прикоснуться к тому времени, побывав в квартире, где Маркин жил, учась в институте. И писал стихи. А если стихи приходили ночью –  будил хозяина квартиры, сначала обескураженного такой бесцеремонностью, а потом с интересом внимавшего поэту.

В книге Ильи Шнейдера «Встречи с Есениным» Евгений Маркин подчеркнул слова Айседоры Дункан, созвучные его собственным мыслям: «Строя новый мир, создавая новых людей, надо бороться с ложным пониманием красоты. Каждая мелочь в быту, в одежде, каждая этикетка на коробке должны воспитывать вкус. Я верю, что здесь, в России, всё так и будет». После 561 дня за решеткой «учреждения п/я 25/4» в течение семи лет опалы Евгению Маркину приходилось зарабатывать на хлеб рисованием наглядной агитации. О работе Маркина художником-оформителем – его запись в дневнике: «22.1У.76. Две недели вкалываю художником. Оформляю в Касимове парк. Сделал 2 портрета Ленина, 2 панно, транспарант, доделываю экспозицию и еще плакат. Нет денег… Стихов не писал ни строчки», - и письмо сыну от 24 октября 1977 года: «Книжка моя в Москве вышла… ты напрасно заглядывал в книжные магазины: в Рязани моей книжки в продаже не будет. Магазины области заказали 7 с половиной тысяч экземпляров, но облкниготорг по приказу сверху внёс коррективу: заказал на область ноль экземпляров.

Вот так, Рома! Нет пророка в своем отечестве – это не я сказал. Просто я это лучше других познаю на своей шкуре.

Самое досадное, что из-за отсутствия рязанского заказа плановый отдел издательства не мог дать мне тиража… Значит, на потиражный гонорар я надеялся зря…

Так что рязанский пророк скоро закатает рукава и возьмётся за плакаты для совхоза и машзавода». В Клетино сохранился портрет Ленина, написанный Маркиным для машзавода. Если бы наши вожди в жизни были такие красивые, с какой любовью даже поневоле писали их наши поэты!

Он «был ранимым, как Есенин, и беззащитным, как Ван Гог». За свою короткую (всего 41 год) жизнь Евгений Маркин подготовил к изданию 8 поэтических сборников, два из которых не успел увидеть вышедшими из печати: «Посмотрите мою самую лучшую, самую главную рукопись. Наметьте, пусть не 8 листов, как в рукописи, пусть меньший объем и заключите со мной, пожалуйста, 25-процентный договор – даже на самые отдаленные сроки. И тогда – кончились мои беды! И ноги бы моей здесь в издательских коридорах, - не было»! Ведь я уже весь добит, весь седой в сорок лет, весь старик здоровьем». Его стихи переведены на 12 иностранных языков и на 6 языков народов ближнего зарубежья. Известен Маркин и как переводчик стихов поэтов братских республик, стихотворений зарубежных авторов. В 2000 году вышел в свет сборник стихов и прозы «Серебряный вальс», в 2006 году – книга стихов «Отава», в 2007 году – поэма, повести и рассказы, очерки, переводы и письма, дневники, вошедшие в сборник «Дорога», в 2008 году – книга воспоминаний «О Евгении Маркине» и сборник стихов для детей и юношества «Я воскресну во имя любви», подготовленные к печати сыном поэта Романом Маркиным.
«В летописи песенной Рязани

Всё равно меня не зачеркнуть», - писал Маркин и повторяли мы, его современники, при его жизни. И сейчас мы говорим то же и добавляем: не только Рязани. Стихи Евгения Маркина знает Рязань и вся Россия и, конечно же, его родное Клетино, о любви к которому не один своей лучший стих он написал:
«Я так люблю
родную землю,
что только
здесь
могу звучать!»;
«… в дальних дорогах
от мещёрских раздолий вдали
я храню
как святой самородок,
горсть родимой моей земли»;
«Сколько по земле мне
ни ходить,
каждый год
в деревню над Окою
будут меня версты приводить».
Версты приводили Маркина и «по земле», и «по Млечному пути» на его родину, где  каждый день его рождения празднуют встречу с любимым поэтом. И в год его 65-летия «в небе радуга» не «завяла с чёрной траурной каймой, как в тоске по нему писал его друг поэт Александр Архипов. Евгений Маркин «вернулся домой» своим 16-м праздником поэзии. Этот праздник в деревне Клетино и спектакль «Серебряный вальс» по его стихам в Рязани не на профессионадьной сцене, куда по-прежнему «своих не пускают домой», а на учебной – в институте культуры – поставил в 41-й год своей жизни режиссер Роман Маркин, его сын -  его «лучший стих, конечно, о любви». И год 70-летия Евгения Маркина Клетино встретит теперь уже 21-м праздником его поэзии.

В предисловии к одному из сборников стихов Евгения Маркина высказана мысль, с которой нельзя не согласиться: «Мой лучший стих, конечно, о любви» - это не просто строка, это концепция, это истина, которую можно понять сразу и которая доказывается века поэтами всех времен, всех народов». Здесь речь идёт о той единственной и главной любви, без которой не бывает не только поэзии, но и жизни самой. Такая любовь живёт и после смерти.

Как-то заведующая музеем педуниверситета Нина Борисовна Чельцова сказала, что можно побывать в доме, где жил на квартире Евгений Маркин, когда учился в Рязанском педагогическом институте. Получив приглашение хозяев этого дома, мы пришли на встречу в надежде узнать новые факты о поэте.
Обычно я запоминаю, что говорят, но так как Нина Борисовна достала ручку и блокнот, мне тоже сказали, что надо записывать. Сижу, слушаю, пишу. И вот хозяйка дома стала говорить о том, что Маркина можно было уберечь, что, когда к нему приходили дружки с бутылками, она их выгоняла и даже ходила к секретарю райкома Ларионову. И только она сказала, что, если бы Галя боролась за него, всегда была рядом, было бы по-другому, что она сама скажет об этом Гале, как только её увидит, - именно в этот момент моя ручка перестала писать. Я подумала, что кончилась паста, и решила, что пока запомню, чтобы не прерывать фразу, а потом попрошу ручку у Нины Борисовны. Разговор продолжился, я машинальнопопробовала опять писать этой же ручкой, и паста легла на листок, как ни в чём не бывало.

Потом, когда мы уже ушли из этого дома, я подумала и сказала Нине Борисовне, что это не просто случился перебой с пастой, как часто бывает в шариковых ручках, - это «князь Евгений» хотел защитить от неосторожно сказанных слов любимую, о которой написал гениально простые вечные слова, которые почему-то всегда во мне песней звучат, когда я иду к дому Галины Петровны Черновой:
«Мой голубой подснежник, взошедший на асфальте,
Лесная моя сказка - зелёные глаза…».

Оглавление