Любовь «в эпоху большой нелюбви»
2008

29 апреля 2008 года в Рязанском театре драмы можно было увидеть спектакль Театра Романа Виктюка по пьесе Нонны Голиковой «Сергей и Айседора: недокументальная история любви и смерти». В этом спектакле, как всегда в работах Романа Виктюка, перед нами было явлено искусство здесь и сейчас в вечности прозвучавшее.

Режиссер-постановщик спектакля – Роман Виктюк, музыкальное оформление – Роман Виктюк, художник-постановщик – Владимир Боер, вокал – артист «Геликон Оперы» Вячеслав Стародубцев, художник по пластике –Артур Ощепков, художник по костюмам – Евгения Панфилова, художник по свету – Сергей Скорнецкий. В спектакле заняты: Сергей Есенин – Дмитрий Малашенко (Театр Романа Виктюка); Айседора Дункан – Вера Сотникова, Анна Терехова; Галя – Мария Матто; Поэт 1 – Павел Сердюк (Театр Романа Виктюка); Поэт 2 – Андрей Боровиков (Театр Романа Виктюка); Поэт 3 – Вячеслав Стародубцев (артист «Геликон Оперы»), Николай Гулевич.

За все время показа в кино и на сцене Сергея Есенина и его творчества только два театра (Театр драмы и комедии на Таганке и Театр Романа Виктюка), только два режиссера – Юрий Любимов и Роман Виктюк – и их актеры и художники смогли увидеть и показать нам «этого человека». Своим соответствием его личности и его таланту они провели нас к нему. Это невероятно и в то же время неудивительно, потому что гения понять и показать может только гений.

Как все работы этого гениального режиссера, «недокументальная история» о безумной любви и смерти двух великих людей: русского поэта Сергея Есенина и американской танцовщицы Айседоры Дункан - отличается умением Романа Виктюка показать прекрасное в особой эстетике его яркого и необычного видения.

Премьера спектакля Театра Романа Виктюка «Сергей и Айседора» состоялась в Москве в Театре имени Н.В.Гоголя 17 декабря 2005 года. Это год 110-летия со дня рождения и 80-летия со дня смерти Сергея Есенина и 70-летия Романа Виктюка, но постановка не связана ни с одной датой.

15 декабря 2005 года на телеканале «Культура» на вопрос ведущего «Почему именно сейчас и почему именно Есенин?» прозвучал ответ всей жизни и всего творчества режиссера: «Это не именно сейчас, а всегда. Потому что истинная муза для меня – тема расставания любимых. И потому что я так боюсь, чтобы это расставание всё-таки когда-нибудь состоялось, я в каждом спектакле, а их уже более ста пятидесяти, пытаюсь это расставание приостановить. В верчении виниловой пластинки есть удивительная тайна. Музыка прекращается, движение пластинки замедляется, и раздается такое шипение. И кто умеет слышать то, что остается после музыки расставания, тот никогда не позволит себе не ставить следующий спектакль о расставании. Поэтому и Айседора Дункан». И следующие вопросы: «Роман Григорьевич, действительно, что в спектакле почти не звучат стихи Есенина?» и «…Любовь Есенина и Дункан, по Вашей версии, – это любовь, которая преодолевает смерть или ведёт к смерти?», -  были вознаграждены такими же всеобъемлюще значимыми словами «о самой сути»: «Звучат, но только тогда, когда становится понятно, что без ритма, или лучших слов в лучшем порядке, не обойтись или звучит музыка Шнитке, которая тоже в каждой ноте, даже вернее скажу – между нотами у Шнитке звучит расставание. И звучит расставание в финале, потому что в танце Айседора и Сергей вела Айседора, она и танцевала, а он только слышал, слушал и подчинялся этому её безумному ритму, потому что он не понимал её английского языка, она не понимала русского. И так чаще всего бывает: слова не нужны, а та магия притягательная, какой-то ритуальный танец – это и есть танец смерти. И основной лейтмотив – танго смерти великого Шнитке. …Это любовь, которая обречена на смерть».

В интервью «Комсомольской правде», размещённом на сайте газеты, Роман Виктюк говорит о Дункан и Есенине, «которых отправили сюда, на землю, с особым предназначением»: «Я пытаюсь найти метафизическую структуру гибели Есенина, показать, что ни один организм не может вынести такого жара, такого поэтического экстаза помешанного человека, потому что поэт не может быть человеком, которому присуще здравое начало. А Айседора – балерина,  чувствующая изнутри и передающая телом безумие существования на земле. Они сошлись  в этом выбросе изнутри туда, в какую-то высь. Для того их и отправили в наш мир, чтобы наш практицизм, наш разум, наша фальшь почувствовали, что пронеслись две кометы. Две огневицы, которые нам напоминают о том, что есть такая тайна в человеке, к которой нужно только прикасаться, но никогда раскрывать нельзя». «…Не имеет значения, принимал ли в его гибели участие КГБ, всё это было подстроено или его довели… Имеют значение та вспышка, та энергия, взрыв, и поэтический, и любовь, и трагизм, и одиночество, которое было в этом человеке. Мы всё время хотим взять тайну, как часы, раскрутить и исследовать механизм. Но собрать потом – невозможно. Раскрутить – да. Догадаться – да. Перетолковать – да. Ложью запачкать – да. А познать – нет. Вот со сцены портрет его смотрит, глаза его – вот таким он и должен быть. Будешь расшифровывать, раскурочивать эту тайну – она тебя поглотит и уничтожит». В спектакле нет сцены гибели «…Категорически! В финале он уезжает в Петербург, и должно быть ясно, что, когда он говорит «Простите, до свидания», он сам всё понимает. И она тоже понимает, что невероятной высотой полета они приблизили свою кончину. Гимн их любви важнее, чем правдоподобие ухода из жизни. Айседора не проклинала жизнь, когда шарф заставлял её покинуть эту землю, у нее была только вера, что она встретится там с ним. Поэты в это верят. И поэтому там их души, конечно, счастливы… Я в этом не сомневаюсь».

В этом же интервью и на радио «Маяк» 15 декабря 2005 года Роман Виктюк рассказал о своём школьном учителе литературы Козинце Евгении Яковлевиче, который заронил в нем «какую-то совершенно нежную любовь к Есенину», «когда это был запрещённый поэт», что уже тогда он «почувствовал, что этот поэт был поцелован Богом», и о том, что о постановке спектакля о Есенине он думал «очень давно, даже со школьных лет»: «У нас во Львове, конечно, все разговаривали на другом языке, на украинском, а потом, когда нас освободили, мы стали изучать русский, которого мы никогда не знали. Конечно, приехали педагоги, которые должны были нас приобщить к этому языку. И мне повезло. У меня был удивительный учитель по литературе – Евгений Яковлевич Казинец. Если зрительно себе представить, - человека седого, с длинными волосами, с длинной бородой на костылях. И он летом и зимой в одной и той же тёмной тужурке. Ему было очень много лет. Тогда мне казалось, что ему 90-100. Такой вот Бог, человечек нереальный. И вот он один раз мне говорит о том, что я сегодня должен прийти к нему домой, и он меня познакомит с поэзией великого человека. До этого я, естественно, знал, что это поэт, который не имеет отношения к русской культуре, что он противоречит этой культуре, этой нации, что он хулиган – все эпитеты, которые были известны, я их, конечно, выучил. Евгений Яковлевич мне начал дома веером читать эти стихи. Причем, это была не книжка, у него был толстый дневник. Он до войны туда всё вписывал, что ему по поэтическим откровениям было близко. Он мне разрешил у него дома переписывать эти стихи. Это была как бы подпольная литература. Я сразу почувствовал в этом поэте родного человека. Я даже не видел его фотографии, не знал биографии. Евгений Яковлевич очень скупо рассказал, где вырос этот человек. Так, как он читал, я даже слышу сейчас, его интонации. Когда я уже услышал самого Есенина, то по нерву, по безумному охвату любовью и страстью, в Евгении Яковлевиче это было. Прошли годы, и когда я уже сам читал, наизусть знал «Чёрного человека», читал со сцены «Чёрного человека», это безумие разыгрывал, разбивал стекло и т.д., тогда я очень многое из того, что было написано, я всё уже знал и всё прочитал… Я много раз думал об этом, я знал, кто должен был бы играть Сергея Есенина… Разные были у меня варианты. Я думаю, что и Женя Миронов, если бы это было 8-10 лет назад. Разные у меня были предположения. Но как-то не было Айседоры. Мне казалось, что нет ещё такой безумной, хотя я ставил со всеми знаменитыми актрисами. Я думал и о Рите Тереховой в первую очередь…».

Исполнитель роли Сергея Есенина актёр Театра Романа Виктюка Дмитрий Малашенко родился в Донецке, окончил Киевский театральный университет, роль Есенина в спектакле «Сергей и Айседора» - его дебют на московской сцене.

На сайте Издательского Дома «Вечерний Челябинск» опубликовано интервью, в котором  Роман Виктюк и Дмитрий Малашенко рассказали, как Дмитрий Малашенко стал актером Театра Романа Виктюка и исполнителем роли Сергея Есенина:

Роман Виктюк - «… в театральном институте … я был у них на встрече. Я его не запомнил тогда, он писал записку. В записке он написал, что будет работать у нас в театре… разные бывают пожелания. Как-то человек знает свою дальнейшую судьбу. Но так уверенно с этими же глазами он мне это тогда и сказал. Я шутя выронил микрофон, но я его не запомнил»; «…мы были на гастролях в Киеве… Обычно люди приходят, просят провести, протащить, они готовы стоять, а не сидеть и т.д. Есть очень назойливые и настырные, а есть другие, с глазами, которые смотрят так, с таким безумием и желанием поучаствовать в том, что будет сегодня вечером. Эти глаза и были, когда он в Киеве стоял и молчал»;

Дмитрий Малашенко - «В институте были каникулы, я поехал домой в Донецк. Когда я узнал о гастролях (Театра Романа Виктюка в Киеве. – Г.И.), у меня только начались каникулы, и я решил, что мне нужно ехать, хотя родители меня уже давно не видели. С другой стороны, у меня не было гарантии, что я попаду на спектакль (о Рудольфе Нуриеве. – Г.И.), но решил, что пропустить это нельзя ни в коем случае. Я иду на вокзал за билетом, где стоит мой любимый книжный магазин, и на витрине стоит книга «Рудольф Нуриев». Я понимаю, что я всё правильно делаю, беру билет и еду в Киев. Я приезжаю, … никого не пускают. Всё. Подошёл мой друг: «Пойдём на служебный вход, Роман Григорьевич всегда студентов пускает». Я пошёл. Тут выходит живой Виктюк. Конечно, я молчал, что я могу сказать. Он говорит: «Что вы тут стоит, всё себе отмораживаете, заходите быстрее»; «Я после спектакля подошёл к нему и сказал, что выпускаюсь и очень хочу у него работать. Он пригласил прослушаться в любое время. А когда я стал читать ему Пушкина, он сказал медленно так, задумчиво: «Возьми-ка в следующий раз томик Есенина». Я окончил университет и приехал в Москву…»;

«Перед тем как взяться за эту роль, я сходил на Ваганьковское кладбище, на могилу Сергея Есенина, и попросил благословения. Роль я сыграл – значит, мне было позволено…»;

 «Есенин не может не волновать того, кто хоть что-то читал из его произведений. …я его любил и даже пытался сыграть пьесу о нём ещё на первом курсе. Есть такой актёр и драматург Лев Сомов, он когда-то писал под себя эту роль. Но мне не разрешили. Может, не поверили в меня. Не знаю. Материал тяжёлый для первого курса. Не получилось. А вот теперь получилось…».

И не могло не получиться, потому что, как сказал Юрий Любимов о Владимире Высоцком, «актер хороший, потому что личность». Не могло не получиться и потому, что люди (как я давно заметила), которые называют Есенина и Высоцкого своими любимыми поэтами и по-настоящему их любят и понимают, бывают высокими профессионалами и такими людьми в жизни и в профессии, на которых, «как на себя самого», можно положиться. Не могло не получиться ещё и потому, что по совмещению гороскопов Дмитрий Малашенко (так же, как и Владимир Высоцкий) является «камертоном, по которому надо сверять голоса».

Делясь впечатлением от челябинской публики, которая «так благодарно аплодировала и так смотрела», Дмитрий Малашенко сказал: «Очень хорошая публика. Меня волнует только, долетает ли энергетика спектакля до балконов и последних рядов. Я на репетиции посидел в последнем ряду балкона и расстроился – фигурки артистов, силуэты, а ведь Роман Виктюк выстраивает движение каждого пальца. Но этих тонкостей не видно с последних рядов».

Мне не приходилось на одном и том же спектакле Театра Романа Виктюка сидеть на балконе и в партере, чтобы сравнить его силу воздействия. Этот спектакль я смотрела с балкона, но, мне кажется, увидела постановку движения «каждого пальца». Иначе как объяснить, что в Анне Тереховой в танце на сцене появилась не исполнительница роли Айседоры Дункан, а сама Айседора – Изадора Анжела Дункан, запечатленная в движении в 1920 году в живых рисунках Авраама Валковица.

Великая танцовщица была великим педагогом, великим постановщиком спектаклей в каждом своём танце. Она мечтала «о школе, о большом ансамбле, танцующем Девятую симфонию Бетховена». Великое искусство, соединенное «с ритмом природы», стремится в «бесконечный простор», «идёт к небу», потому так созвучны слова и само творчество Айседоры Дункан и Романа Виктюка, через века в вечности прозвучавшее: «Учите ребёнка поднимать руки к небу, чтобы при этом движении его дух стремился в бесконечный простор. Чтобы его детские руки могли коснуться звёзд и обнять мир. Нельзя учить ребёнка ни одному движению, которое не соединяло бы всё существо с ритмом природы»; «…Человек природой задуман как музыкальный инструмент, потому что у птиц есть голоса, у человека голос, ритмическое ощущение себя в пространстве, чувствование себя в биении сердца. Человек – тот инструмент, который сам по себе может играть, он должен извлекать те звуки, которые идут к небу…».

Я не знаю, но, может быть, Роман Виктюк, как это всегда бывает в его творчестве, увидел и услышал откровение и Сергея Есенина, и Айседоры Дункан, и Валковица, и Родена, специально к ним не обращаясь, как это случилось, например, с дневниками и записями Жана Жене, которые при постановке спектакля «Служанки» режиссер не читал, но воплотил в своем творчестве: «…каждый раз меня беспокоит, сумел ли я услышать те шифры, которые мне посылаются из второй реальности. Потому что нежность душ великих людей, ушедших от нас, никуда не исчезает. Они создают защитный пояс вокруг земного шара. Он совершенно невидим, но там есть окна, форточки, которые эти души открывают и обращаются к тем, кто остался на земле, с просьбой их услышать. (Из интервью Романа Виктюка Жанне Зарецкой).

Всегда эти силы присутствуют, и когда я писала этот текст, я включила телевизор, как всегда, не зная телепрограммы, и по каналу «Культура» Роман Виктюк, как бы в дополнение того, что я прочитала в Интернете, говорил о том, как ставится спектакль, где «есть и ритм, и размер, и рифма», как в стихотворении, и как важно «услышать те шифры, которые идут из этой бездны», как важно «услышать ту пустоту, - а в ней есть всё», и как необходимо поверить, и «вернуться в доисторическое время, когда магия, тайна были нормой», когда «это были не только строчки, это была форма существования», когда «всё вокруг было чудо». А мой компьютер, сохраняя этот файл «Любовь «в эпоху большой нелюбви» оставил в названии только одно всеобъемлющее  и всезначащее слово «Любовь». «Словами можно, наверное, передать даже то, что стоит за нотными знаками, но что бы мы ни говорили, сколько бы ни написали нот, волна, идущая от нас к читателям, передаёт лишь одно слово «Любовь!».

Айседора не знала русского языка, но, услышав музыку в стихах Есенина, она говорила, что поняла его душу, поняла, что он гений. Так же, как Айседора Дункан танцевала и учила искусству танца, Роман Виктюк эти свои слова  воплощает в своем искусстве.  И потому в спектаклях  Романа Виктюка  музыка звучит на высокой ноте поэзии.

Сначала прочитав на афише: Айседора – Анна Терехова, - а потом в Интернете: Айседора – Вера Сотникова, и потом,  увидев на сцене Анну Терехову в роли Айседоры Дункан и сейчас уже, посмотрев спектакль, я хотела бы увидеть в роли Айседоры несмотря на то, что «время так беспощадно», одну из тех актрис, кого изначально в этой роли видел Роман Григорьевич Виктюк, совсем не потому, что Есенин говорил о своей Айседоре:

«За белые пряди, спадающие с ея лба, я не взял бы золота волос самой красивейшей девушки.

Фамилия моя древнерусская – Есенин. Если перевести её на сегодняшний портовый язык и выискивать корень, то это будет – осень.

Осень! Осень! Я кровью люблю это слово. Это слово моё имя и моя любовь. я люблю её, ту, чьи перчатки сейчас держу в руках, - вся осень!».

И совсем не потому, что так документально по возрасту, - ведь портрет Зинаиды Райх на сцене в оформлении спектакля нисколько этому чувствованию не противоречит.

Из пластики, музыки и актерского темперамента эта «мистерия о земном пути гения» передает «острое ощущение каждого мига бытия, которое свойственно русскому Поэту».

Виктюк и его актеры показали, как Есенин и Дункан прожили эту любовь, эту жизнь, эти слова, которые потом у Сергея Есенина стали стихами. Одно из самых глубоких и сильных впечатлений, потрясений этого спектакля – давно известное мне и многим стихотворение Есенина «Сыпь, гармоника! Скука… Скука…», но впервые увиденное и прочувствованное в глубине воплощённой на сцене любви и смерти.

И хотя режиссер подчёркивает, что в спектакле нет претензии на достоверность, и это не документальная история, о чём заявлено даже на афише, спектакль производит впечатление подлинности, документальной изученности и высочайшей добросовестности в обращении с фактами жизни и творчества двух великих людей. Конечно, «это искусство, а не какой-нибудь факт», как говорил другой великий Мастер Всеволод Мейерхольд, но в основе настоящего профессионализма всегда присутствует глубокое знание материала, о чём говорит и эта работа Романа Виктюка.

Энергетика спектакля «долетает» «до балконов и последних рядов», она очень сильно воздействует на зрителя и с телеэкрана, но, конечно, не в такой степени, как на более близком расстоянии. Надо сказать, что на восприятие спектаклей влияют степенью своей намоленности и стены театров, принимающих к показу работы не только Романа Виктюка.

После окончания спектакля «Саломея», который я смотрела из амфитеатра Рязанской Филармонии – Концертного зала имени С.А.Есенина, я стояла в зале, не в силах порвать ту «нить, которую меж нами протянули», не в силах уйти, конечно, понимая, что у меня осталось ещё только несколько мгновений этой любви, этого счастья, этой радости и беды, - пока из зала не уйдут все зрители и неотвратимо бесповоротно надо будет уходить и мне.

Явление Виктюка Рязани 3 июня спектаклем «Саломея» совпало с явлением Венеры - «Вифлеемской звезды», как назвали её волхвы, увидев загоревшейся вместе с Юпитером при рождении Иисуса Христа, – проходящей перед Солнцем один раз в 300 лет на самом близком расстоянии от Земли 8 июня этого же 2004 года.

Я тогда написала слова впечатления не только от этого спектакля, потому я хотела бы поставить точку в своём впечатлении от ещё одного спектакля о любви «в эпоху большой нелюбви» - «Сергей и Айседора» - этими словами: Для меня Венера – планета любви – звезда. Для меня Виктюк – планета любви – звезда яркая, первой величины в театральном космосе, - и словами-пожеланием исполнителя главной роли в спектакле «Саломея» Дмитрия Бозина, которые он писал зрителям на программке этого спектакля: «Любви Вам, глубокой!».

Оглавление