«Сошлись – через всё и вся – поэты…»
1995

 

«Лёня. Есенин. Неразрывные, неразливные друзья. В их лице, в столь разительно-разных лицах их сошлись, слились две расы, два класса, два мира. Сошлись – через все и вся - поэты. Лёня ездил к Есенину в деревню, Есенин в Петербурге от Лёни не выходил. Так и вижу их две сдвинутые головы – на гостиной банкетке, в хорошую мальчишескую обнимку, сразу превращавшую банкетку в школьную парту… (Мысленно и медленно обхожу её: Лёнина чёрная головная гладь, Есенинская сплошная кудря, курча, Есенинские васильки, Лёнины карие миндалины. Приятно, когда обратно – и так близко. Удовлетворение, как от редкой и полной рифмы». Это слова из воспоминаний Марины Цветаевой. В этом же очерке вспоминала Марина Цветаева и тот «нездешний вечер», на котором прозвучало одно из последних выступлений Леонида Каннегисера в начале января 1918 года в его доме, где стихи «читал весь Петербург и одна Москва». Здесь были сам Каннегисер, его друг Михаил Кузьмин, Николай Оцуп, Рюрик Ивнев, Сергей Городецкий, Георгий Иванов, Осип Мандельштам, Сергей Есенин.

В 1978 году, работая в Российском государственном архиве литературы и искусства, среди других материалов есенинского фонда я обнаружила письма Леонида Каннегисера Сергею Есенину, рассказывающие о его поездке в Константиново и о впечатлениях от неё. Письма удивительные, оставившие навсегда имя Леонида Каннегисера рядом с именем Сергея Есенина в моем восприятии мира поэзии.

В связи с письмами Леонида Каннегисера вспомнились и слова Александры Есениной, сестры поэта, из  её книги «Родное и близкое: «Очень ясно запомнился мне приезд Сергея в 1915 году. Он приехал с одним из своих товарищей, имя которого показалось мне необыкновенным – Леонид… В этот приезд свой Сергей привёз мне огромный мяч в сетке, а Кате много ярких разноцветных шелковых лент и бус». Позднее Олег Бишарев опубликовал воспоминания троюродной сестры Есенина Марии Конотоп-Кверденевой (бабушка Есенина Наталья Евтихиевна и бабушка Марии Пелагея Евтихиевна – родные сестры): «Как-то летом, в сенокос это было, приехал Сергей из Питера домой с товарищем. Необычное имя у него было – Леонид, чернявый, в очках. Мы посмеивались над ним». Об этом же времени Сергей Есенин писал Владимиру Чернявскому:  «Приезжал тогда ко мне К. Я с ним пешком ходил в Рязань и в монастыре были, который далеко от Рязани. Ему у нас очень понравилось. Всё время ходили по лугам, на буграх костры жгли и тальянку слушали. Водил я его и на улицу. Девки ему очень по душе. Полюбилось так, что ещё хотел приехать. Принимаюсь за рассказы. 2 уже готовы. К. говорит, что они ему многое открыли во мне. Кажется, понравилось больше, чем надо. Стихов ему много не понравилось, но больше восхитило. Он мне объяснял о моем пантеизме и собирался статью писать».

Криптоним К. расшифрован Владимиром Белоусовым в его «Литературной хронике», в   1969 году. А вот отыскать элементарные библиографические сведения в то парадоксальное время, когда мы жили, «не чуя страны», было гораздо труднее, чем встретиться с людьми, ставшими легендами. Так как в письмах Леонида Каннегисера в числе его друзей был назван Рюрик Ивнев, то я отправилась на улицу Черняховского, 4, в писательский дом в Москве, где тогда жил поэт. Мой диалог с Рюриком Ивневым о Леониде Каннегисере закончился одной фразой: «Каннегисер!? Убийца Урицкого!».

Этой фразой была перечеркнута возможность дать жизнь поэтическим строчкам, полным любви, благодарности, таланта. Но и погасить их в памяти было невозможно: «Дорогой Серёжа! Вот уже почти 10 дней, как мы расстались! А кажется, что ещё гораздо больше. Я был в разных местах, и от этого время всегда растягивается и представляется более долгим, хотя проходит скорее. А был я в Туле, в Ясной Поляне, в Орле и целых 5 дней провел в Брянске… Как твои дела? Не уехал ли в Москву? Пишешь ли? Я бы очень хотел пови-
дать тебя опять поскорее, т.к. за те дни, что провел у тебя - сильно к тебе привык. Как мне у вас было хорошо! И за это вам – большое спасибо. Через какую деревню или село я теперь бы ни проходил (я бываю за-городом), мне всегда вспоминается Константиново и не было еще ни разу, чтобы оно поблекло в моей памяти или отступило на задний план перед каким-либо другим местом. Наверное знаю, что запомню его навсегда. Я люблю его»… «Теперь я уже в Петербурге. За лето читал твои стихи в «Огоньке», в «Русской мысли», в «Северных записках» - всем они очень нравятся, а особенно «Русь». А что твоя проза, что мне так понравилась? Я рассказал о ней Софии Исаковне и очень её заинтересовал… А как у Вас? Что твоя милая матушка? Очень ей от меня кланяйся. А сестрёнки? Я к ним очень привязался и полюбил их за те дни, что провел у вас… Милый Серёжа, мне ужасно хочется поскорее тебя увидеть, а пока получить хоть письмо».

В Российском государственном архиве литературы и искусства хранится и наборная рукопись готовившегося к печати в 1916 году и вышедшего в 1918 году (роковом для Каннегисера и всей России) сборника Есенина «Голубень» с беловым автографом стихотворения Сергея Есенина «Весна на радость не похожа», в котором зачеркнуто посвящение Л.Каннегисеру.

Благодаря Рюрику Ивневу я теперь знала, что материалы о Каннегисере можно найти только в закрытых архивах. В Российской государственной библиотеке ( в спецхране тогда Государственной библиотеки им. В.И.Ленина) удалось прочитать любовно изданную в Париже  в 1928 году, к 10-летию гибели Леонида Каннегисера, книжечку воспоминаний о поэте Георгия Адамовича, Георгия Иванова, Марка Алданова, в которой напечатаны стихи Леонида Каннегисера. Здесь же опубликованы и две фотографии Каннегисера и дано факсимильное воспроизведение автографа одного его стихотворения:
«В юдольной неге милых встреч
Есть соучаствующий гений,
Неуловимейшая речь –
В ленивом ропоте растений.
У зримых черт – незримый лик,
И в сердце есть под каждой схимой
По сладости неизъяснимой
И сил таинственный родник.
19 февр. 1916 г. Спб.».

Георгий Иванов назвал Каннегисера «поэтом милостью Божьей». «Он всей природой своей был на редкость талантлив», - отмечал Марк Алданов. «Леонид был одним из самых петербургских петербуржцев, каких я знал», - писал Георгий Адамович.

Сын знаменитого инженера, имеющего европейское имя, Леонид Иоакимович Каннегисер родился 15 марта 1896 года в богатой семье и вырос в культурнейшей обстановке, в доме, в котором бывал весь Петербург. Война застала его в Италии. Ему захотелось пойти на фронт добровольцем. Родители не пустили. Решение уйти на войну сменилось решением уйти в монастырь. Февральская революция его захватила, он был председателем «Союза юнкеров-социалистов». В.И.Ленин произвёл на него сильнейшее впечатление. События 1918 года, брест-литовский мир скоро переменили его мысли, и в апреле или мае он уже ненавидел большевиков. В конце августа 1918 года Леонид Каннегисер позвонил Урицкому по телефону и предупредил о том, что его ждёт. Назвал себя и был взят ЧК на заметку, но Урицкий счёл это мальчишеской выходкой и от предложения принять меры к собственной охране отказался. Л.Каннегисер, боясь ареста, не ночевал дома, но вечером накануне убийства вернулся. Он читал вслух книгу младшей сестре  Лизе, а утром сыграл с отцом партию в шахматы и – проиграл. Потом надел спортивную кожаную куртку военного образца, какие носили юнкера, вышел из дома, сел на велосипед и поехал на Дворцо-вую площадь. Остановив велосипед у входа, Каннегисер вошел в подъезд, где находился только швейцар, сказавший, что Урицкого ещё нет: вероятно, он принял пришедшего за своего. В 10.20 подъехал автомобиль и председатель Петрочека быстрым шагом пошел к лифту. Каннегисер, сидевший на подоконнике, встал, опустил руку в карман и с расстояния 6-7 шагов убил Урицкого наповал. Никого рядом не было. Если бы убийца поехал в сторону Невского, он мог бы смешаться с толпой и скрыться. Но Каннегисер сел на велосипед и без кепки, с револьвером в руке покатил по безлюдной площади к Миллионной улице. За это время успели организовать погоню, и неопытного террориста схватили. Каннегисер провел в ожидании казни долгие недели в Кронштадской тюрьме, откуда его на допросы в Петроград возили на катере.

Вспоминая всю жизнь Л.Каннегисера, М.Алданов приводит цитату из «Очерков по деятельности Петроградского ЧК», публиковавшихся в «Петроградской правде» в 1920-е годы: «При допросе Леонид Каннегисер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению партии или какой-либо организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и за расстрел своего друга Перельцвейга, с которым был знаком около 10 лет».

Когда Каннегисера схватили, он сказал: «Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я знаю, что меня ожидает, но я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий – не еврей. Он отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев».

После убийства Урицкого начался массовый террор: «За каждого вождя – тысячи ваших голов». А на Семеновской улице дома № 11, где жил Л.Каннегисер, каждое утро на крыльце лежали букеты цветов, которые приносили люди ночью, таясь от чекистов. Мать, отец, сестра и брат Каннегисера были арестованы и освобождены через несколько месяцев. Отец Каннегисера просил вернуть хоть одну фотографию сына. «Все уничтожено», - был ответ. Но на улице его окликнул один из бывших в кабинете следователя чекистов: «Вот, нам всем раздавали. Ваш сын умер как герой». Родственникам Леонида Каннегисера удалось эмигрировать, они погибли позже, в Варшаве умер его отец.

«После Лёни осталась книжечка стихов – таких простых, что у меня сердце сжалось: как я ничего не поняла в этом эстете, как этой внешности поверила», - писала Марина Цветаева.

Леонид Каннегисер был поэтом, он остался поэтом в памяти знавших и любивших его, он продолжает жить в своих удивительно лирических, пророческих строчках стихов:
«И если, шатаясь от боли,
К тебе припаду я, о мать! –
И буду в покинутом поле
С простреленной грудью лежать, -
Тогда у блаженного входа
В предсмертном и радостном сне
Я вспомню – Россия. Свобода.
Керенский на белом коне».
27 июня 1917 года.

В конце июля 1993 года, работая с материалами отдела рукописей Государственной публичной библиотеки имени М.Е.Салтыкова-Щедрина, я зашла в изофонды этой библиотеки и, совсем не надеясь на удачных исход, всё-таки спросила, нет ли в их архиве фотографий Леонида Каннегисера. Мне ответили: «Фотографий у нас нет, но, если вы подождете, я свяжусь по телефону с его родственницей». Я приготовилась ждать долгих переговоров, сказала, что приеду в любое время, но буквально через пару минут мне представили Марию Борисовну Вербловскую. Я увидела не просто милую, красивую женщину, но, как мне показалось, похожую на Лёнечку и жи-ву-ю!  Спазмы перехватили горло, а Мария Борисовна говорит, что она очень дальняя родственница Леонида Каннегисера и что она сожалеет, что уже нет в живых её тети Нины Николаевны, которая многое могла бы мне рассказать. Мария Борисовна предлагает мне редкую публикацию о Каннегисере Семёна Чертока, а в один из последующих моих приездов дарит мне альманах «Минувшее» с материалом о Каннегисере. От Марии Борисовны я узнала отчество Леонида ИоакимовичаКаннегисера, через неё я уточнила дату его рождения у питерского литературоведа.

А через год, планируя размещение в экспозиции Константиновского музея уже найденных материалов и надеясь обнаружить новые, я оставила в Управлении Федеральной службы контрразведки Российской Федерации по Санкт-Петербургу и области заявление с просьбой ознакомиться с делом Л.И.Каннегисера. Вскоре пришло сообщение, что «в 1918 году по личному распоряжению Ф.Э.Дзержинского 11 томов дела были направлены на хранение в Москву». Мне рекомендовали обратиться в Центральный архив ФСБ России, что я и сделала. Я получила «для использования в экспозиции музея одну фотографию и копии материалов на 20 листах», в том числе автографы одного из стихотворений Леонида Каннегисера,  его автобиографической прозы, тезисов лекции по избирательному праву, которое он читал на курсах пропагандистов и одну страницу из блокнота с константиновским и московским адресами Сергея Есенина. Заместитель начальника архива А.Т.Жадобин сообщил дополнительные сведения, которые можно было найти только в этом архиве: «К сожалению, в архивных материалах дела отсутствуют полные биографические данные на него. В деле есть сведения, что Каннегисер Леонид Иоакимович, 23 лет, из дворян, бывший юнкер Михайловского артиллерийского училища, студент 4 курса политехнического института по постановлению Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском Совете рабочих и красноармейских депутатов в сентябре (число не указано) 1918 года за совершение убийства 30 августа 1918 года председателя Петроградской Чрезвычайной Комиссии Урицкого М.С. был расстрелян…». Эти биографические сведения о Леониде Канегисере ещё раз убедили меня в правильности предположения его близких друзей, что он не только не собирался скрываться после убийства Урицкого, но и хотел сполна расплатиться за содеянное: к моменту ареста ему было полных 22 года, а не 23, как записано в этом деле с его слов.
Сергей Есенин и Леонид Каннегисер встречались девятнадцатилетними в Петербурге и в Константинове. К 100-летию со дня рождения Сергея Есенина и накануне 100-летия Леонида Каннегисера осуществилась гармония их прижизненных отношений, они опять «сошлись – через всё и вся – поэты» в Константинове, в Государственном музее-заповеднике С.А.Есенина, где на одном из стендов литературной экспозиции размещены фото Леонида Каннегисера, автографы его стихотворения и письма Сергею Есенину. А мне на память о моих встречах и находках осталась составленная Марией Борисовной Вербловской  книга трудов Николая Анциферова «Непостижимый город» с её дарственной надписью: «Дорогой Галине Петровне в память о тех, благодаря кому не распалась связь времен. 10.У1.1993. М.Вербловская».

 

 

Оглавление